Почему Церковь так бережно хранит церковнославянский язык?
Иерей Андрей Чиженко
Сегодня раздается много голосов, которые хотят вывести церковнославянский язык из богослужебного обихода Православной Церкви. Главный аргумент: Язык устарел и непонятен для многих людей. Поэтому нужно его «осовременить», заменить более понятным и современным.
Слово «алтарь» переводится с латинского языка как «возвышение» или «возвышенный жертвенник». Это нечто отделенное от мира, уже не принадлежащее миру, но Богу. Место, где встречается Бог и человек. И человек внутри себя словно бы должен отделиться от земной юдоли, от привычного житейского земного мира, чтобы вступить на «святую землю» – в общение с Богом для собственного спасения. Поэтому здесь важна именно эта «возвышенность», «отделенность», «надмирность», которая присутствует в православном храме, являющемся небом на земле. Храм есть, собственно говоря, дверь в духовное Небо. Поэтому все предметы в нем также отделены от мира: иконы, кадило, ладан, свечи и пр. Примерно то же происходит и с церковнославянским языком, являющимся исключительно богослужебным языком, не употребляемым в бытовом общении.
Это словно бы наш словесный «ладан», который мы влагаем в кадильницу наших сердец, совершая моление-каждение Богу Всевышнему.
Причем, церковнославянский язык, это общий для всех славян язык богослужения.
Примеры. Иногда при совершении определенных треб (молебен перед порождением или хирургической операцией) я пользуюсь довольно удобным сербским требником. Молитвы в нем – на церковнославянском языке, общем и для сербов, и для нас. Читаешь – все понятно.
Во время паломнической поездки мы присутствовали на богослужении в Рыльском монастыре Болгарской Православной Церкви. Было понятно каждое слово, потому что молитва звучала на том же церковнославянском языке, что и в наших храмах.
Причем при бытовом общении с болгарами и сербами ты практически их не понимаешь. А богослужебный язык церковнославянский – один на всех. Разве это не прекрасно? Разве это не дело Божие? Соборность и объединение родственных братских народов вокруг Христа.
Церковнославянский язык является богослужебным языком для всех славян – украинцев, русских, белорусов, сербов, болгар, поляков, чехов. Он наше духовное сокровище. Так почему мы не должны его хранить? Тем более что это нам завещали святые отцы и подвижники благочестия нового времени.
Святые отцы часто сравнивали Церковь с лечебницей, в которой человек исцеляется от грехов да болезней, а также со школой, в которой человек обучается, развивает душу и тело, делая с Божьей помощью годным себя для Царствия Небесного, одним словом, образовывается: учится соответствовать образу и подобию Божьему, заложенному в нем. Церковь – это училище для души.
Можно иногда слышать утверждение: я не хожу в церковь, потому что не понимаю, о чем там идет речь.
Это, конечно, просто отговорка, чтобы не ходить в храм. Когда идешь в школу и не понимаешь таблицу Менделеева или таблицу умножения, ты ведь не говоришь: «Давайте отменим таблицу умножения, я ее не понимаю», но учишь ее.
А когда тебе хочется купить компьютер, ты не заявляешь: «Я не буду покупать его, потому что не разбираюсь в нем». Нет. Ты идешь, учишься, читаешь инструкции, усиленно занимаешься, тратишь время и собственные силы.
Почему ты думаешь, что в Церкви должно быть по-другому? Любой воцерковленный христианин знает: чем чаще бываешь на богослужении, тем понятнее тебе становится язык. Сам Бог тебе открывает его. А если ты еще и дома стараешься молиться по-церковнославянски, то тогда вообще нет проблем.
Поэтому если человек говорит, что он не идет в храм, потому что язык непонятен, ответ здесь один: «Не язык непонятен, а просто лень тебе». Сегодня язык непонятен, завтра жарко, послезавтра холодно, а там батюшка сильно толстый или машина у него сильно дорогая, или что-нибудь еще. Тот, кто не хочет идти, найдет сотню причин не идти. Тот, кто хочет идти, найдет сотню причин идти.
Причем, на мой взгляд, логическое словесное построение об отмене церковнославянского языка во время богослужения в храмах ввиду его непонятности довольно страшно, потому что оно может оказаться первым шагом на пути потери определенной общиной, а может быть, и целым народом православия как такового.
Пример. Где гарантия, что человек или группа людей, пытающихся отменить церковнославянский язык, остановятся на достигнутом? Возможно, они захотят заменить потир на Литургии кофейной чашкой? Или дискос – какой-нибудь суповой тарелкой? А престол, который называется в литургике святой трапезой, можно заменить обыкновенным столом. И Литургия – это что-то непонятное, скучное и длинное, и еще долго готовиться надо, чтобы причаститься Святых Даров. Тяжко все это. Давайте что-нибудь попроще, ближе к народу. Повеселее, так сказать.
Как говорят, ломать – не строить. Церковь – это живой организм. Хирургу, чтобы взять в руки скальпель и провести операцию, нужно сначала учиться лет десять. Некто же считает себе вправе вообще без подготовки взять словесный нож и провести сложнейшую операцию организму, который без него жизнеспособно, спасительно и гармонично существовал на протяжении тысяч лет и продолжает существовать.
Что хочется сказать такому человеку? Начни учиться, брат, сядь за парту, изучи сначала тот предмет, к которому хочешь прикоснуться.
О Церкви всем, кто входит в Нее, напомню следующее: «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3:5).
Вот с каким священным трепетом и любовью нужно входить в храм Божий, сняв обувь гордыни, тщеславия, стряхнув пыль земной суеты…
Источник: https://pravlife.org/ru
В результате работы Богослужебной комиссии начала ХХ века под руководством архиепископа Сергия (Страгородского), русифицировавшей Триодь постную и цветную, язык основных богослужебных книг был лишен былой красоты. Приведем свидетельство профессора богословия, библеиста и литургиста, специалиста по истории византийского богослужения и церковной гимнографии Б.И. Сове (1900-1962): «Исправленные издания богослужебных книг, особенно Триоди Постной и Пентикостариона, распространялись довольно медленно, встречая во многих местах (например, в Валаамском монастыре) оппозицию». Исправленные тексты ирмосов почти нигде не привились, так как певчие пользовались старыми книгами, а новоисправленные ирмоса и стихиры не воспринимались сложившейся церковно-певческой традицией, потому что это был уже новославянский (то есть русифицированный) язык, отличающийся от традиционного церковнославянского.
Многолетний исследователь гимнографии святителя Андрея Критского протоиерей Сергий Правдолюбов рассуждает о причинах отсутствия церковной рецепции упомянутых изданий: «До революции был [осуществлен — ред.] перевод Постной Триоди на модернизированный славянский язык. Этот перевод подготовила специальная комиссия, которую возглавлял архиепископ Сергий (Страгородский), будущий Патриарх. В 1912 году эта книга была издана. И вот в чём вопрос: почему этот перевод не прижился ни на клиросах, ни среди духовенства? Это вопрос — жгучий. Понимаете, в чём дело: ведь это колоссальный труд — подготовить такой перевод. Почти пять лет трудились люди, и не самые плохие люди делали эту работу! Но почему-то не прижилось, почему-то не понравилось. Это было страшное разочарование, такая горечь для архиепископа Сергия, когда народ не принял перевод его комиссии. Больше того, профессор Литургики Московской духовной академии А. И. Георгиевский как-то рассказывал нам о том — как народ не принял новую редакцию Триоди в 1912 году.
После многолетнего труда, потраченного на перевод, архиепископ Сергий вышел читать Великий канон в понедельник первой седмицы Великого поста: «С чего начну оплакивать окаянного моего жития деяний…». А после службы народ не стал расходиться и молча стоял. И когда будущий патриарх стал выходить из храма, кто-то из народа сказал: «Ваше Высокопреосвященство, а когда будут Канон Андрея Критского читать?» Архиепископ Сергий… на второй день, во вторник, читал уже по старому тексту — а он ведь сам пять лет переводил! Народ не захотел слушать, и это не из протеста… Это гораздо более серьёзная загадка… С точки зрения филологической, лингвистической, ритмической, церковно-литературной, то есть гимнографической, духовно-аскетической, — почему это не было принято? Как литургист, я занимался этим: сравнивал перевод Великого канона, который был сделан в 1912 году, с традиционным славянским текстом, с двумя другими славянскими переводами и с греческим оригиналом. Как ни парадоксально, оказалось, что традиционный славянский перевод намного ближе к греческому тексту, его ритму, его духовной и аскетической насыщенности, чем все новейшие переводы. Вот в чём беда! Видно было какое-то нечувствие, непонимание у переводчиков, не было органической близости к оригинальному греческому тексту — и народ этот перевод не принял!»
Святой равноапостольный Николай (Касаткин; 1836-1912), просветитель Японии: «Я полагаю, что не перевод Евангелия и богослужения должен спускаться до уровня народной массы, а, наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов».
«Диавол славянского языка ненавидит», — писал уроженец Галиции монах Иоанн Вишенский, афонский подвижник, живший на рубеже XVI-XVII веков, обличитель латинства и ревностный сторонник воссоединения Западной и Восточной Руси. Ярким подтверждением слов монаха Иоанна является случай из недавнего прошлого нашей Церкви, когда безбожные гонители пытались стереть ее с лица земли. В 1928 г. специальная антирелигиозная комиссия рассматривала ходатайство обновленцев об издании Молитвослова на русском языке (к этому времени Патриаршая Церковь не имела возможности издавать никаких богослужебных книг). В прениях по этому вопросу один из членов антирелигиозной комиссии заявил, что «не возражает против издания небольшого тиража Молитвенника на русском языке», мотивируя тем, что «богослужение на русском языке теряет свою обаятельную мистику»…
Будем помнить об этом и бережно хранить Предание нашей Матери-Церкви!
Источник: https://hramzp.ua
